Распутывая сложный и многогранный узор его жизни «в реальном времени», Татьяна предприняла увлекательное и волнующее расследование этих сюжетов — и фактическое, и психологическое. Её погружение во все перипетии каждого эпизода жизни Бабеля, во все его роковые «скрещения судеб», полно такого сочувственного понимания, более того — буквального «проживания» каждой ситуации на одной волне с ним, что у читателя возникает редкое ощущение «эффекта присутствия».
[Дебют] Лина Кертман
О КНИГЕ ТАТЬЯНЫ ЛИВШИЦ-АЗАЗ
«КАЧЕЛИ НАДЕЖДЫ. ТРИ СЮЖЕТА ИЗ ЖИЗНИ ИСААКА БАБЕЛЯ»
(СПб.— Иерусалим: «Геликон плюс», 2022)
Мир Исаака Бабеля — его творчества, жизни и судьбы — стал огромной частью жизни автора этой книги. Долгие годы Татьяна Лившиц-Азаз была глубоко погружена в этот мир, переданный ей «по наследству» от отца — страстного и одержимого бабелеведа времен хрущёвской оттепели. Лев Яковлевич Лившиц (1920–1965) был человеком трагической судьбы: блестящий лектор, критик, фронтовик, прошедший всю войну, в начале 50-х годов был объявлен «безродным космополитом» и арестован. В детстве дочери, когда так важен каждый год, отца не было рядом. Он еще успел вернуться в родной дом и многое сделать, но слишком рано ушел из жизни (буквально в возрасте страшной гибели Бабеля — не дожив до 45 лет). Тане было тогда всего 18 лет. Так мало лет общения было им отпущено… Тем поразительнее, что отец успел по-настоящему увлечь юную дочь своим любимым писателем.
Во время его работы над книгами или статьями они многое вместе обсуждали, и взрослый опытный исследователь с интересом прислушивался к ее пусть пока незрелым, но самостоятельным суждениям. Своеобразное достаточно тесное сотрудничество, неожиданно и резко оборвавшееся, осталось пожизненной травмой для дочери. И она всю жизнь чувствовала своим сердечным долгом продолжить дело отца, тем более, что и для неё самой Исаак Бабель стал навеки родным писателем и человеком. Это было и сокровенным желанием ее матери. Но после первых робких попыток Татьяна почувствовала, что для этой непростой задачи надо повзрослеть. Необходимо было повзрослеть и накопить СВОЙ жизненный опыт, который помог бы глубже понимать сложные коллизии жизни любимого писателя.
Эта предыстория очень важна… В глубинном подтексте эта книга, многие страницы которой рождались буквально «на моих глазах», — очень исповедальная. Острее всего это ощущается в главе, само название которой по-особому волнует: «Отцы и дочери». Наташе — дочери И. Бабеля — трагически не хватало близости отца (и в детстве, и в долгой взрослой жизни). Правда, произошло это по другим, но тоже драматичным причинам: она росла с матерью во Франции, куда Исаак Эммануилович, после долгих колебаний, так и не переехал, на что у него были серьезные внутренние основания. А потом уже и границы были закрыты. И пусть этой героине уделено в книге не так много места, нельзя не почувствовать по-особенному «родственную», наполненную теплотой и сочувствием авторскую интонацию.
При всей глубине памяти об отце и «его» Бабеле (как и дочь Бабеля, дочь Лившица отдала много сил изданию отцовских трудов, не изданных при его жизни), в её книге предстает именно «её» Бабель. Т. Лившиц высветила несколько оказавшихся особенно важными для неё сюжетов его жизни и творчества, до этого остававшихся в обширном бабелеведении «теневыми». Распутывая сложный и многогранный узор его жизни «в реальном времени», Татьяна предприняла увлекательное и волнующее расследование этих сюжетов — и фактическое, и психологическое. Её погружение во все перипетии каждого эпизода жизни Бабеля, во все его роковые «скрещения судеб», полно такого сочувственного понимания, более того — буквального «проживания» каждой ситуации на одной волне с ним, что у читателя возникает редкое ощущение «эффекта присутствия». И эта яркая и трагическая жизнь, перегруженная сложными отношениями, издательскими хлопотами, творческими взлетами и тяжело переживаемыми спадами, трудными бытовыми заботами, беспокойством обо многих близких и повышенным чувством ответственности за них, разворачивается так талантливо впечатляюще, что, думается, самый не посвященный читатель не сможет остаться равнодушным…
Многие страницы — о сложных отношениях Исаака Эммануиловича с родными людьми, о его драматических раздвоениях между любимыми женщинами и о трагическом раздвоении между любимой Францией, где его жизнь была бы гораздо благополучнее и не закончилась бы так страшно — и внутренней невозможностью оторваться от советской России — читаются как глубокий психологический роман. При этом автор неизменно строго следует фактической канве событий и отношений, опираясь на письма и другие документы, и это убеждает в «объективной» обоснованности авторского видения.
Книга переполнена самыми разными, порой неожиданными героями и героинями: от «старомодных» родителей Бабеля, преданным и заботливым сыном которых он был, до лихих кавалеристов, навсегда запечатленных им в незабываемой «Конармии»; от любимых женщин до политических деятелей «страшных лет России». И все эти герои «помогают» читателям ближе увидеть и понять живой характер Бабеля во всей его сложной многогранности, по-человечески приблизиться к нему.
Очень запоминаются талантливо воссозданные в книге женские характеры. Много нового рассказано о несчастной жене Ежова, не могшей даже отдаленно предположить, во что превратится ее брак с когда-то влюбленным и заботливым Колей… Запои и домашние оргии, побои, — все это она скрывала от родных и друзей, сама ища утешения в романах на стороне, пока он заливал страну кровью. В результате, они запутались окончательно в сетях, расставленных любимым вождем. Чтобы избежать ожидавших ее ареста и пыток они оба решили, что ей лучше покончить с собой. Необходимыми лекарствами снабдил ее тот же «верный» Коля…
По-новому освещаются и отношения ее с Бабелем. Оказывается, он был поверхностно увлечен этой кокетливой, легкомысленной девушкой задолго до того, как она стала «женой Ежова». К тому времени между ними уже не было близких отношений, но давнее приятельство открыло ему двери в этот дом. Убедительно рассказано, что этот страшный круг вызывал и чисто писательский интерес Бабеля, и жутко читать, по какому краю пропасти он так долго ходил…
О Жене (Евгении Борисовне Гронфайн, жене Бабеля) рассказано, думается, в намеренно «приглушенных тонах» — это соответствует её «созерцательному» характеру. Грустная, задумчивая, интеллигентная, внешне спокойная, она, видимо, умела тихо страдать, избегая «выяснения отношений», во всяком случае, «срывы» были очень редки. Ей очень хотелось, чтобы Исаак Эммануилович переехал в Париж к ней и маленькой дочке, но, когда стало ясно, что этого не случится, дальновидно не захотела вернуться в Россию. Может быть, потому что любила Францию, а в его уговорах чувствовала какую-то неясность, недоговоренность, отчуждение. И, самое главное, — инстинктивно не могла преодолеть недоверия и страха в отношении советской власти.
Самый яркий и, может быть, самый противоречивый образ — Тамара Владимировна Каширина, с которой у Бабеля был страстный и мучительный роман. Ослепительно красивая, разносторонне талантливая, темпераментная, властная и решительная, увлекающаяся и умеющая увлечь, остро ранимая, но и сама могущая сильно ранить, требовательная и страдающая… Когда любовь к Бабелю толкнула ее к быстрому уходу из семьи, она ждала от него такой же решительности, к чему он совсем не был готов. Эта любовь дала обоим много счастья и принесла не меньше горя. Впечатляет последний «аккорд», завершивший эти мучительные отношения — встреча Тамары с Всеволодом Ивáновым, который стал, по её словам, «главным человеком ее жизни». После этого она неузнаваемо изменилась — стала не только преданной женой, но и верной помощницей, поглощенной литературными делами мужа. Такой она, в общем, пыталась быть и рядом с Бабелем, только он не был готов, как Ивáнов, «распахнуть свою душу» перед ней полностью и передать ей все бразды правления семейным кораблем. А она — по натуре яркий лидер — жаждала именно этого.
Глубокое погружение в эту историю привело Татьяну к очень неожиданному прочтению известной драмы Бабеля «Закат» — в истории любви старого Менделя Крика к молодой девушке ей открылся глубоко скрытый грустный авторский личный подтекст. Казалось бы, что общего между не таким уж старым интеллигентом Исааком Бабелем, который был всего на 6 лет старше Тамары, и старым одесским биндюжником Менделем Криком, бывшем больше чем на поколение старше своей Маруси? Но в письмах Бабеля тех лет (времени романа с Тамарой) сквозит глубоко депрессивное ощущение себя внезапно резко постаревшим и нелепым рядом с молодой цветущей женщиной. (Впрочем, Маруся любила Менделя Крика…). Такое трудно назвать даже «косвенным отражением» этого жизненного сюжета (слишком далеки они друг от друга), но Татьяна нашла удивительно подходящую и емкую формулировку: «литературное эхо». Думается, эти слова могут подойти ко многим литературным сюжетам, отдаленно отталкивающимся от жизненных ситуаций. Кстати, подобное «эхо» оказалось услышанным ею и в новелле «Улица Данте» (причем, не только в эпизодическом образе «женщины с огромным животом», очень напоминающей Тамару накануне рождения их общего с Бабелем сына, но и в трагически философском мотиве этой истории — неминуемой расплаты за страсть, заставившую «преступить»), и в пронзительно любимом отцом младенце в «Карле-Янкеле». Эти рассказы прочитаны с глубокими психологическими прозрениями. Чтобы услышать такое «эхо», нужно обладать незаурядным читательским слухом и глубоким неравнодушным проникновением в жизнь и судьбу писателя.
Особое место занимает в приложении к основному тексту книги публикация важнейшего документа, связанного с историей создания «Заката». Это текст пьесы в издании 1957 года, снабженный правкой, переписанной Львом Лившицем от руки, с подлинной бабелевской рукописи 1927 г. Рукопись хранилась в архиве Т.В. Ивáновой и была любезно предоставлена ею Л.Я. Лившицу в 1963 г. для работы исследователя над статьей о драматургии Бабеля.
Без сомнения, книга обращена далеко не только к «узким специалистам» — она представляет безусловный интерес для всех, кому дороги жизнь и творчество Бабеля, и шире — жизнь и литература ушедшего века.
